Арина, насколько достоверны слухи, что зрители больше не увидят вас в «Добром утре»?
– Я об этом ничего не слышала. Откуда такие слухи? Недавно я подписала контракт о продлении своей работы на Первом канале.
– Вы думаете о своем будущем?
– Ведущие – это профессия, и будущее тут одно – быть ведущей. Правда, еще иногда я думаю о преподавательской работе.
– Я о том, что спустя годы вас могут забыть?
– Я знаю, что меня забудут. А как же иначе? Всех ведущих, и не только ведущих забывают. Я готова к этому, ведь я нормальный здравомыслящий человек. Свято место пусто не бывает. К этому нужно относиться философски и не надо делать из этого никакой трагедии.
Другое дело, я не знаю как это будет происходить. У кого-то бывает депрессия, кто-то спокойно переживает это, а как будет у меня не известно, даже не думала об этом.
– О вас пишут много всяких небылиц. Я читал, что вы совсем не женщина, а какой-то трансексуал.
– Правда? Вот умора!
– Какая небылица вас больше всего потрясла?
– Специально ничего о себе не читаю, но одна публикация меня все-таки возмутила. В какой-то газете написали, что я била кого-то своей сумочкой, при этом защищала своего мужа и Первый канал. Я даже не поняла, о чем была речь. Я очень миролюбивый человек и никогда не бываю агрессивной.
– Не читаете, потому что не интересно?
– Не люблю. Обо мне много разного чего писали и пишут, раньше задевало, потом просто перестала реагировать. Собака лает – караван идет.
– Вас не смущает даже такое вторжение в вашу личную жизнь, когда газеты пишут, сколько котят родила ваша кошка?
– Все зависит от уровня вторжения и деликатности журналиста. Новость про рождение котят, по-моему, очень добрая. Я вообще за доброту, а не склоки и интриги.
– Не секрет, что не телезвезду работает целая команда журналистов, стилистов и так далее. Сколько в вашей программе работы команды и вашего личного – made by Шарапова?
– Сейчас на телевидение ничего не делается одним ведущим, как это было раньше. Сейчас это похоже на настоящий конвейер, где у каждого сотрудника есть свои обязанности. Три часа эфира ежедневно один человек сделать не может, это работа огромной бригады. Я даже честно скажу, что у нас не хватает людей. В Америке на Ларри Кинга работает команда из 140 человек. У нас же нет такого, и каждую программу люди буквально совершают подвиги.
Если же говорить о личном вкладе, то, наверное, если взять программу за сто процентов, то каждый, в том числе и я, делает по десять процентов.
– Чего больше в вашей работе – быть лицом программы или креатива?
– Моя задача в программе – быть ведущей. Говорить о креативе сейчас я не могу, его нет даже у продюсера. Креатив – это размытое понятие для бригады. Наша работа, как я уже сказала, больше похожа на конвейер.
– Сейчас есть озабоченность, что начался процесс «закручивания гаек», в том числе и в СМИ. Не боитесь, что в какой-то момент вам дадут текст про битву за урожай, о новых успехах в экономике, о заботе партии и правительства о народе?
– Телевидение в любой стране – это диктатура, на нем почти военный режим. Поэтому сотрудники телевидения настолько дисциплинированы, ведь они работают учитывая время до секунды, особенно когда эфир прямой.
Я не хочу даже думать о том, что вы спрашиваете. Я не Нострадамус и не могу знать что будет с нами завтра, и живу сегодняшним днем.
Мне кажется, что иногда обстановку в обществе дестабилизируют умышленно, вбрасывая в общество ту или иную идею, наблюдаю как на них реагируют люди. Я отношу себя к тем, кто не поддается на такие вбросы идей. Когда о чем-то говорят все вокруг, то в этом наверняка есть какая-то доля неправды. Поэтому я слушаю то, что говорят все, но думаю по-своему.
– Но ведь была ситуация, когда ведущие были просто вынуждены читать, например, то же заявление ГКЧП.
– Этого со мной не будет. Для меня главное – не продать Родину.
– Ведущий может быть аполитичным?
– Конечно, может.
– Это необходимая черта?
– Давайте скажем так: программа «Доброе утро» не несет социального и политического оттенка. Мы рассказываем о редиске, о днях рождениях звезд кино и эстрады, к нам приходят в гости артисты. Это абсолютно светская программа, даже скорее народная, которая просто создает людям утреннее настроение. И от понимания этого мне уже становится хорошо. Если вы спросите меня о моей политической позиции, то она в создании позитивного настроения зрителей. Поверьте мне, это умеет далеко не каждый.
В нашем обществе большинство сейчас находится в депрессии, в состоянии стресса, апатии или разочарования. Подчас даже телевидение не может создать им настроения счастья и полета жизни. Если у меня это получается, то это, наверное, и есть моя гражданская позиция.
– Многим приходится жертвовать ради профессии?
– Вы личную жизнь имеете в виду?
– Не только. Наверное, это и строгие диеты, и нарушение сна.
– Насчет сна вы правы. Очень тяжело приезжать на прямой эфир в 6 утра, при том что иногда перед эфиром не сплю всю ночь. К тому же я такой человек, что стараюсь занять делами весь день, и после эфира у меня может быть встреча в 12, потом в 3 дня. Когда тут спать? Но недостаток сна я не считаю большим лишением. Я вообще всю жизнь мечтала спать как можно меньше – три или четыре часа.
– Получается?
– Не очень. Но когда мало спишь, то успеваешь больше жить, больше общаться и радоваться жизни.
– В начале 90-х вы работали корреспондентом РТР в правительстве. Какое мнение сложилось у вас о тех, кто начинал реформы – насколько искренне они делали их?
– Я видела работу правительства Гайдара своими глазами. Они никогда не были реальными менеджерами страны, ведь для них это был первый опыт. Не знаю что досконально происходило внутри той команды, но внешне казалось, что они действительно все делали очень искренне.
– Журналисты иногда видят больше, чем потом показывают в своих репортажах.
– Конечно, было что-то такое, что удивляло меня. Например, на моих глазах огромные предприятия уходили в частные руки. Называлось это приватизацией, но все это вызывало, мягко говоря, сомнения. Бывали ситуации, связанные с приватизацией, которые вызывали удивления. Но разочаровываться тогда не хотелось, мы были молодыми, а молодым журналистам очень присущ романтизм. Ведь с молодыми всегда выгодно работать …
– Вам довелось поработать и с Александром Лебедем…
– Это был великий человек. Для меня и для тех, кто с ним работал он был человеком с большой буквы.
– Но он же продукт пиара.
– Вы так думаете?
– Любой политик в чем-то продукт пиара.
– О мертвых или ничего, или только хорошее. Для меня он был человеком большой души. Как ему удалось добиться в политике того, чего он добился мне не интересно. Может быть, он один из тех счастливчиков, которых вы называете продуктами пиара. Только вряд ли счастливчики так заканчивают свою жизнь.
– Почему он пригласил вас работать в Красноярск?
– В то время я была без работы – где-то что-то не сложилось, программу мою закрыли. Мне нужно было зарабатывать на жизнь.
На телевидение Красноярска у меня была своя программа, называлась она «Место встречи» и была посвящена людям края. Жаль, но Лебедь не был в ней частым гостем.
– Зато Паша Цветомузыка шуму наделал!
– Да-ааа… Это была еще так история!
– И как он в ней появился?
– Очень просто – в рамках идеологии края.
– Часто вам доводилось общаться с такими вот нерукопожатными людьми?
– Журналисты не обязаны всякий раз жать руку своему собеседнику. Они иногда приезжают на войну, могут попасть и на позиции врага, чтобы с ними сделать интервью, и что, они должны им тоже пожимать руки?
В тот момент, когда в передачу пришел Паша Цветомузыка я не думала о политике. Эта была колоссальной журналистская удача, и она вызвала большой резонанс. Этот человек пришел в программу и стал открыто рассказывать о своих деяниях.
– Вас, наверное, много поразило в его рассказе?
– Не хочу вспоминать прошлое. Я знаю, что он до сих пор сидит. Думаю, что его рассказ поразил всех, кто видел передачу. Для него это тоже был поступок, его же могли и убить за это.
– Насколько комфортно было вам оказаться после первого телеканала страны оказаться в провинциальном Красноярске?
– Честно говоря, для меня это была командировка, растянувшаяся на год и три месяца. Не могу сказать, что мне там было тяжело, мне было там очень интересно.
– Вы часто ездите по стране. Что скажите об уровне профессионализма коллег в глубинке?
– В силу многих обстоятельств я много езжу по стране, даю мастер-класс, на которых рассказываю что такое телевидение и тележурналистика. Местные каналы смотрю и с сожалением замечаю, что центральные каналы телевидения оторвались от настоящей России. В регионах совершенно справедливо обижаются на них, люди хотят чтобы больше рассказывали о жизни регионов.
– Недавно вы защитили диссертацию. О чем она?
– О телевидении. Но она больше теоретическая, свои практические навыки в ней я совсем не использовала. Мне было интересно изучить как современные социологи – и наши, и зарубежные – смотрят на динамику развития телевидения.
Есть такое понятие как «стрела времени» то есть явление, в котором в том числе нет корней в прошлом. Например, мы знаем, кем и когда заложены основы строительства еще в Древнем Египте, где строили пирамиды, а каким было телевидение, скажем, 70 лет назад никто не знает. Ведь его и не было тогда. Сейчас мы вошли в совершенно другую эпоху, где необходима очень быстрая и частая переоценка ценностей. Далеко не все на это способны.
– Значит, телевидение должно быть больше развлекательным, «Аншлагов « должно быть больше?
– Я вас, наверное, удивлю, но эти тенденции характерны не только для России, но и для всего мира. Телевидение везде носит развлекательные функции. Мы к такому жанру относимся пока еще скептически, тем более в таких больших масштабах. Однако, так называемой «виртуальной публики» процента 3 – не больше. Я называю ее «капризной». Поверьте, в большинстве своем народу нравится такое телевидение.
– Но при этом трудно вспомнить, чтобы кого-то раньше тошнило от Жванецкого, «Смехопанорамы» Иванова, Хазанова, Аркадия Райкина.
– Просто качество не успело сравняться с количеством программ, однако рейтинги у развлекательных программ – большие.
Развлекательная функция одна их ключевых функций телевидения. Наверное, появление ее связано и с политической ситуацией, с социальной необходимостью, и с необходимостью создавать у людей иллюзию счастья. По мне пусть будет больше юмора, чем постоянные кровавые детективы и истории преступлений. Интересно, что и то, и другое равноценно по степени своего влияния. Но из двух зол выбираю наименьшее – пусть на экранах будет больше придурковатых юмористов, чем насильников.
– Кажется, вы неспроста когда-то выбрали в МГУ философский факультет?
– Не буду говорить, что мне это было безумно интересно. Когда я выбирала куда поступать, то на филфак не стала подавать документы из-за его репутации – факультет невест, и решила попробовать на философский, но не набрала баллов на дневное, поступила на вечернее.
– Каково было с женской логикой учиться?
– Конечно, тяжело. Но, знаете, когда я защищала диссертацию, то почувствовала, что пять лет университета даром не прошли. Я говорила на защите с оппонентами на одном языке, и мне было это приятно, когда это отметили.
На философском факультете я выбрала социологию, тогда эта наука только- только мелкими шажками «заходила» в нашу страну.
– Кто из философов вам ближе?
– В то время, честно говоря, мне нравились диалектики – Гегель, Кант, Маркс. Может быть, нас так учили, но они мне нравились. Сейчас выясняется, что большая часть того о чем они писали в своих трудах в связи с быстрым развитием цивилизации приобретает другой смысл или оттенок. Многие ученые, чьи труды раньше базировались на диалектических постулатах, теперь отказываются от них, либо пытаются приложить те знания к современному развитию. Например, по Марксу свобода личности заключается в праве знать и обладать информацией обо всем. Также говорил и Гегель. Нынешние философы говорят, что это уже не так, что свобода теряет свой «марксистский» характер, ибо подвергается «эрозии», ведь кроме объективной реальности появилась виртуальная.
Суть в том, что меняются значения понятий. А философы, которые еще двадцать лет назад были основой, например, советской философии уходят в прошлое.
– Кажется, историки могут больше предсказать, чем философы, ведь есть известная теория развития история «по спирали».
– Сейчас уже никто не говорит о развитии «по спирали». Есть новая теория Пригожина – он перечеркнул развитие «по спирали» и утверждает, что есть понятие «стрела времени» и все развивается по ней. Согласно этой теории, за которую он получил Нобелевскую премию, мы находимся в совершенно новом периоде – хаотичного развития. Это то о чем я уже говорила вам, что некоторые события в настоящей жизни не имеют корней в прошлом, и не повторяются на качественном уровне. Доказательством тому может являться тоже телевидение.
– Вы много чего уже попробовали делать: и ток-шоу, и авторские программы, теперь вы ведущая «Доброго утра». Это остановка или начало «стрелы»?
– Не знаю. Пока я работаю в этой программе, и мне не хочется из нее уходить. Если говорить о каких-то новых идеях, то все в руках Божьих, в этом плане я фаталист.
– Многим кажется, что у вас просто не может быть плохого настроения.
– Ну и пусть так думают. У меня никогда не бывает плохого настроения, даже когда мне очень плохо. Однако, честно признаюсь на самом деле я вполне нормальный человек и настроение у меня портится как и у всех, я могу плакать и думать, что какая-то ситуация похожа на конец света. И если совсем честно, то я ранимый человек, это касается и личной жизни, и работы.
– А как же профессиональный цинизм?
– Я не знаю что это такое.
– Но он есть даже у врачей.
– Я не люблю циничных врачей и никогда к ним не пойду. Я не люблю циничных журналистов, считаю, что они не истинные. Когда человек привыкает к профессии и начинает щелкать ее как семечки, то это уже фабрика, а не настоящее творчество.
– Вы же сами говорили про конвейер в своей программе!
– Да, моя работа сейчас больше похожа просто на работу, в ней не так много творчества. Но я не делаю ничего против своей совести. Я знаю, что моя работа в итоге для моей родины приносит только хорошее.