Смерть Тарелкина: в Центре Драматургии

Под занавес минувшего сезона Алексей Казанцев зафиксировал третью по счету смерть Тарелкина на московской сцене. Зафиксировал, поставив одноименную фантасмагорию в Центре драматургии и режиссуры, которому он приходится основателем и руководителем, и можно прогнозировать, что «Смерть Тарелкина» станет самым популярным спектаклем Центра в сезоне наступившем. В нем есть все родовые качества здешних постановок: легкость, моторность и оптимизм, основанные на молодости и простительном ей заблуждении, что плохо — это не навсегда. Алексей Казанцев человек не юный, и пьесу он ставит о вечном кошмаре — чиновничестве, представлявшем угрозу здоровью страны что в царской России, что в нынешней. Но и Казанцеву, видать, передалось общее оптимистическое настроение. Рассказывают, он так смешно на репетициях показывал актерам, как играть, что они держались за животы. Теперь, когда по сцене скачут в джинсах под мундирами чиновники, приставы и прочий люд, — держится за животы публика.

«Смерть Тарелкина» — третья часть трилогии, и, чтобы прояснить, почему с первых слов Тарелкин вопит «Не хочу жить!», Казанцев начинает спектакль последними сценами из «Дела»: крупный чиновник измывается над стариком Муромским, чиновник ниже рангом Тарелкин рассчитывает на этом нагреть руки. Но Муромский умирает — прямо здесь, в приемной, — а Тарелкин остается в дураках. Тогда, не желая мириться с неудачей, он затевает авантюру — инсценирует свою смерть и превращается в «беспаспортного вуйдалака». На сцене беснуется очаровательно идиотская компания оборотней в мундирах: большеротый горлопан, вертлявый хлюпик, верзила с инфернальной вкрадчивой пластикой и красная девица, по ошибке родившаяся в штанах (Денис Ясик, Тимофей Трибунцев, Сергей Епишев, Илья Ильин, взявшие за актерскую задачу «Ирода переиродить»). В центре композиции Тарелкин — молодой трагик Малого театра Глеб Подгородинский. Когда он играл в Малом Чацкого, его сравнивали с Олегом Меньшиковым, но, право, его нынешний монолог на смерть Тарелкина сделал бы Меньшикову честь.

Открывая Центр, Казанцев обещал представлять либо новые тексты, либо никогда у нас не шедшую классику. И, казалось бы, поставив Сухово-Кобылина, да еще и пьесу, премьеры которой дважды за сезон собирали публику, Казанцев нарушил присягу. Но это только так кажется, и в его, Казанцева, постановке пьеса выглядит не просто современной — она выглядит эталоном современной пьесы, точной, глубокой и не только отражающей реальность, но способной эту реальность переплюнуть. Более того, по этой постановке можно судить о методе Казанцева как драматурга и еще пожалеть, что его пьесы-фантасмагории, в частности, последнюю, «Кремль, иди ко мне!», ставил не он сам.

Бэлла Акова