Сергей ТРОФИМОВ публике более известен под именем ТРОФИМ.
- У тебя есть “музыкальные” учителя?
- Скорее, не музыкальные, а поэтические. Поэзия Серебряного века, Гумилев, Ахматова. Как ни странно, Пушкин. Русский фольклор. Из современных, пожалуй, Галич, Левитанский.
- Считается, что твои песни - это романтизация криминалитета...
- У меня нет таких песен. Что касается шансона в его ипостаси “блатной песни”, то это - не блатная песня. Я не знаю ни одной по-настоящему блатной песни, написанной людьми, которые не сидели. “Там” пишут не о проволоке, а о природе, о маме. А что касается романтизации этакой народной вольницы, до сих пор за столом поют “Из-за острова на стрежень”. У нас так исторически сложилось, что власть заботится о том, как бы уберечь себя, а народ - о том, как бы уберечь себя от этой власти. И одна из форм социального протеста - жить по каким-то понятиям якобы “воровским”, не признавать закона, которому все следуют - а ты вот вышел, красавец такой, тот же самый диссидент, но не отягощенный высшим образованием. Это есть, от этого никуда не деться. Так пытается самоутвердиться простой народ.
- Как ты себя сам воспринимаешь?
- Трофим - и Трофим. Это даже не кличка, это полиморфный образ. Собирательный персонаж, который изображает русский народ. Со всей его лирикой, ироничностью, залихватскостью, святостью, порочностью.
- А кто герой твоих песен? И каким ты представляешь себе своего слушателя?
- Герой - человек с улицы, самый обычный. А слушатель... С этим сложнее: от прапорщиков советской армии (песня “Аты-Баты”) до академиков (если брать философские вещи). Мне нравится, что они вроде бы и разные - бизнесмены, “братки”, академики, но становятся на короткий период концерта одним целым, приходят, чтобы побыть вместе. Как бы это лучше сказать? В наши дни многовековая традиция общинного русского существования исподволь нарушается западным конформизмом. Но там не было трехсотлетнего крепостного права, а потому понятие личности несколько иное, чем у нас. Современный ритм жизни и экономики предполагает, что каждый сам должен что-то делать. И, как мне кажется, когда люди осознают, что все зависит от них, а общины или коллектива нет, то это влечет за собой одиночество, тотальное. Вроде есть средства массовой информации, коммуникации, а человек одинок. Мне хочется, чтобы они, когда приходят на концерт, были не одиноки. Чтоб узнавали своего соседа, себя в песнях.
- Ты уверен, что у тебя это получается?
- Да. Есть вещи намного глубже, чем социальные позиции. Генетическая близость людей. Есть государство, а есть - Россия, которая к нашему государству, слава богу, никакого отношения не имеет. Причастность к этой самой России - совершенно иное, чем причастность к этому самому государству.
- Ты служил несколько лет в церкви и пел псалмы. Отчего вдруг стал петь легкий “блатняк”, откуда вдруг возник контраст? И как ты попал в церковь?
- Попал из-за богоискательства. Просто там работал. Хотел постричься, но нашелся человек, который объяснил, что этого не стоит делать. В церкви интересно было изучать знаменный распев. А большого противоречия в том, что пел в церкви и пою сейчас, я не нахожу.
- Ты ходишь сейчас в церковь?
- Иногда захожу.
- А опыт церковной музыки, ее приемы используешь в своих песнях?
- Конечно. Когда это оправданно стилистически и стихами.
Бэлла Акова
